Братство Русской Правды

Есть страницы нашей истории, тщательно забываемые официальными просоветскими историками. В число этих страниц входит и летопись русского сопротивления красным захватчикам после Гражданской Войны. Мало кто знает, что легенда Белого Казачества, генерал Краснов, в 1921 году в Берлине создал “Братство Русской Правды”, подпольную террористическую организацию для борьбы с большевиками. По сути, это был боевой союз непримиримых белогвардейцев, которые желали продолжить войну насмерть с красными и в эмиграции.

Братья проникали на территорию СССР, продавали местным все, что имели с собой (кроме одежды, нательного креста и нагана), и готовились убивать коммунистов. И делали это хорошо, очень хорошо. В течении двадцати лет Братство наводило ужас на красных, пока агенты ГПУ не разгромили его изнутри. Но так как Братство опередило “автономных националистов” почти на век, система leaderless resistance позволила отдельным ячейкам продержаться значительно дольше, чем центральном аппарату. Самые упертые Братья даже дождались в западнорусских лесах Второй Мировой Войны и спешно вступили в русские формирования Вермахта и СС. Также “белорусское национальное сопротивление” того времени в основной массе было ничем иным, как остаточными группами Братства и вошедшего в состав Братства “Зелёного Дуба”.

Что же представляло собой таинственное Братство Русской Правды, которое коммунисты наградили чарующим титулом “белогвардейско-фашистские черносотенные террористы”? Кем были эти люди, действующие с одобрения Великого Князя Николая Николаевича и благословения первоиерарха РПЦЗ митрополита Антония (Храповицкого)?

Донской атаман, неутомимый борец с большевизмом Петр Николаевич Краснов и гениальный писатель-пропагандист Соколов-Кречетов (“Брат №1″) в 1921 году положили начало самой непримиримой боевой организации русской эмиграции. При этом идеологией БРП являлся ярко выраженный революционный русский этнический национализм: призывы к национальной революции впервые появились в листовках и газетах Русских Братьев. Также представляет интерес “песня братьев Русской правды”, которая позднее в укороченном варианте была заимствована Русской Фашистской Партией Родзаевского (“Над горами, над долами ПРАВДА РУССКАЯ летит” – ну, вы поняли намек). Текст песни написала поэтесса Марианна Колосова, состоявшая как в БРП, так и в РФП. Братство поставило перед собой титаническую задачу освобождения России от красной тирании и восстановления русского самодержавия (при этом не называя конкретного претендента).

Деятельность организации неплохо описывает цитата из чекистского справочника: «БРП – белоэмигрантская антисоветская организация монархически-черносотенного толка, действовавшая в период с 1921 по 1940 год, готовившая и засылавшая на территорию СССР свою агентуру с шпионскими, диверсионными и террористическими заданиями.»

Штаб Братства находился в Париже, где его возглавлял племянник последнего Императора – Никита Александрович Романов. Каждому брату был выдан т.н. “братский номер”, под которым его знали остальные члены организации. Каждый воин-террорист был в курсе только про своего непосредственного начальника. Сеть ячеек Братства покрывала всю Европу; везде, где были воинствующие русские националисты-эмигранты, существовали местные отделения БРП. Финляндия, Латвия, Польша, Франция, Югославия, Англия, Маньчжурия, Япония, Корея… Огонь братской ненависти зажигал сердца повсеместно.

Братство также имело собственные террористические школы, рядом с которыми отдыхали примитивные лагеря Аль-Каиды. Кадры диверсантов-террористов обучались в лагерях всему, от рукопашного боя до изготовления ядов. Помимо прямой задачи ликвидации коммунистов, члены БРП несли в СССР антисоветские листовки с подстрекательствами к погромам, публиковали адреса и имена коммунистических деятелей с призывами к убийствам. Местное население содействовало Братству, случаи доносов на братьев были очень редки.

Слишком ненавистны были обывателю еврей-комиссар и латыш из продотряда, к тому же основные лозунги Братства были простыми и понятными для народа. Кое-где БРП и стояло у истоков крестьянских выступлений. “Братский наш такой наказ: Коммунистов бей ты враз! Бей обрезом, бей колом, бей крестьянским топором!”. Издеваясь над коммунистической пропагандой, братья иногда воровали красные лозунги и меняли их смысл: “Мир хатам – война комиссарам”.

Волна расправ над коммунистами катилась по всей России; в сводках БРП перечислялись практически все области России. Самые жестокие подпольные бои велись в Белоруссии и Сибири; там массово убивали комиссаров. Часто братья, с их великолепной контрразведкой, перехватывали поезда с чекистами, которые направлялись в Европу для борьбы с русскими национальными организациями. Особенно интересным чтением оказываются списки ликвидированных ГПУшников. “Шиман, Бинер, Финкельштейн, Файн”. Оставим без комментариев. Интересно, что даже в Азербайджане (!) чекисты упоминают наличие ячеек БРП. Если в нерусских регионах братья убивали коммунистов в массовом порядке, нетрудно представить, что творилось в очагах восстаний вроде Сибири и Тамбовщины. Организация БРП была настолько продуманной и хитрой, что в Шанхае имелся целый банк исключительно для финансирования деятельности русских непримиримцев, “Русское Общество Взаимного Кредита”.

К 30-м годам основную массу боевиков составляли крестьянские партизанские подразделения, которыми руководили белые офицеры. Даже до трудовых масс начало доходить, что русская национальная власть являлась единственной альтернативой безумному коммунистическому интернационалу голода и унижений. Установился канон прямых действий Братства: остановка и “проверка” поездов (т.е. обыск и расстрел чекистов/партийных), взрывы объектов (военные склады, партийные учреждения). В определенные моменты БРП устанавливало свою власть в целых районах западной части СССР. Однако, акция ГПУ положила начало конца Братства: они ввели в организацию агента Кольберга, который сливал информацию и саботировал силовые акции Братства. Его разоблачение вызвало раскол в руководстве организации, как и разоблачение Скоблина в РОВС. ГПУ ответила на братский террор собственным террором; на Дальнем Востоке убили лидера местной ячейки полковника Аргунова в 1932 году, социалисты Латвии помогли большевикам разгромить латышский отдел Братства, в Белоруссии многие члены и целые ячейки БРП стали жертвами первой волны репрессий. После этого Братству пришлось перейти на низовую деятельность, которая для местных органов власти часто не отличалась от бандитизма. Однако до 50-х действовали “банды”, которые почему-то убивали только чекистов, коммунистов и милиционеров.

Какие из этого мы делаем выводы?

Во-первых, русская военная эмиграция больше увлекалась грохотом нагана, нежели хрустом французских булок.

Во-вторых, у русских есть своя полноценная история национал-революционного терроризма, не обязательно обращаться к образам каких-нибудь ирландцев.

В-третьих, основой любой национально-освободительной деятельности является наличие денег и профессиональных кадров.

В-четвертых, русское сопротивление носило массовый характер; в отдельные моменты целые районы находились под властью русских националистов. Сотни, тысячи чекистов и коммунистов погибли от рук русских террористов.

В-пятых, РПЦЗ активно поддерживало русскую освободительную борьбу. Митрополит Антоний: “Властию, данной мне от Бога, благословляю всякое оружие против красной Сатанинской власти подымаемое, и отпускаю грехи всем, кто в рядах повстанческих дружин или одиноким народным мстителем сложит голову за русское и Христово дело”. Это именно те самые слова, которых мы сегодня не можем дождаться от РПЦ.

В-шестых, характерна поддержка местным подсоветским населением белых террористов и боевиков – явное и неявное участие русских крестьян и рабочих в деятельности Братства предельно ясно показывает, какое отношение питали простые русские люди к “первому в мире государству и рабочих и крестьян”.

И напоследок, шикарное стихотворение Марианны Колосовой, посвященное Братству Русской Правды:

Граната и пуля — закон террориста.
Наш суд беспощаден и скор.
Есть только два слова: — «убей коммуниста»
За Русскую боль и позор.

Граната и пуля — закон террориста!
Мы сами решаем свой час.
Во взорах отвага, как солнце, лучиста.
И души, как пламя, у нас.

«Убей коммуниста!» Свершились два слова.
За ними блистанье и гул…
И Русский террор беспощадно сурово
В лицо комиссарам взглянул.

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Федор Пирвиц для Альманаха «Фамильные Ценности»

В гражданскую войну, когда белые проиграли красным, царские офицеры пошли служить к красным, но не из-за трусости, а наоборот: чтобы вредить врагу в его логове. Это были отчаянные люди, настоящие русские самураи-камикадзе.

О японских военных-камикадзе знают все. О них снимают фильмы, пишут романы, красивые девушки покрывают нежную кожу тематическими татуировками., а вот про русских самураев никто не снимет фильма...
Они называли себя «Союз русских офицеров». Союз не оставил архивов, о нем сейчас мало кто помнит, а потомки предпочитают помалкивать. Впрочем, из редких малотиражных журналов мне удалось кое-что выудить и связать разрозненные факты в цельную картинку.
Итак, после революции многие из проигравших пошли служить к большевикам. А куда деваться? Был только один химик, который стал бакенщиком, сказав: «Я на красных работать не буду, я лучше я засуну козлу в задницу свои открытия, чем отдам им». Бывшие белые офицеры пошли в своей ненависти еще дальше, решившись на террор против Системы. Цель у «Союза русских офицеров» была одна — максимально ослабить мощь СССР изнутри, так как они считали СССР империей зла. Они считали себя обреченными, но у офицеров был принцип: «умирая, убей врага».
«Союз русских офицеров» ни разу не провалился, так как был организован по принципу не связанных друг с другом пятерок и страшной клятвой — в случае доноса истреблялись семьи доносчика. Это, конечно, было очень жестоко, но так делали большевики, так были вынуждены делать и их настоящие враги.
Свою деятельность «Союз русских офицеров» окончил после войны в связи с естественной старостью участников. Туда не входили молодые люди, одни только царские офицеры, перешедшие к красным. Эмиграции они смертельно боялись, в контакт с нею не вступали, так как, работая на Лубянке, хорошо знали как опасен нашпигованный шпионами «хруст французской булки».
Влиятельные люди советского андеграунда предоставляли «Союзу русских офицеров» свои явки, связи и укрытия, деньги и фальшивые документы, надеясь на свержение большевиков. Помогал врач и коллекционер Валериан Величко и некоторые дамы «голубых кровей». Судя по их свидетельствам, в Союз входили очень и очень жестокие люди. А для благородных людей, воспитанных в традициях европейского гуманизма, был до конца неясен вопрос, можно ли, исходя из христианских принципов, беспощадно мстить и проливать кровь в таких масштабах, как это делали офицеры.
Но «Союз русских офицеров» не заморачивался подобными вопросами, его гимном можно было назвать стихотворение Марианны Колосовой, написанное в 1928 году. Для современного уха оно звучит диковато-кровожадно:

Граната и пуля — закон террориста.
Наш суд беспощаден и скор.
Есть только два слова: — «убей коммуниста»
За Русскую боль и позор.

Граната и пуля — закон террориста!
Мы сами решаем свой час.
Во взорах отвага, как солнце, лучиста.
И души, как пламя, у нас.

«Убей коммуниста!» Свершились два слова.
За ними блистанье и гул...
И Русский террор беспощадно сурово
В лицо комиссарам взглянул.

Рассказывали, что архитектор Виноградов, руководивший реставрацией Кремля после его расстрела в 1917, лично видел отрезанную голову Императора Николая II, заспиртованную в стеклянной аптекарской банке. Ему ее показывали люди из окружения Ленина. Об этой же таинственной банке впоследствии вспоминал и любимец Ленина, спившийся красный матрос Приходко. Якобы, ему ее лично показывал сам Ильич, хихикая при этом и подпрыгивая. После таких рассказов хотелось взяться за оружие...

Соловьев — последний свидетель
«Когда я узнал о „Союзе Русских офицеров“ и сказал об этом отцу, он до смерти испугался и попросил меня: „Об этом надо всегда молчать, это бросает пятно на всю интеллигенцию и дворянство, тебе зря об этом рассказали“ — вспоминал художник Смирнов (фон Раух). К тому времени (это были брежневские годы) остался в живых последний участник офицерского заговора и он согласился „вспомнить всё“...
Соловьёв Александр Михайлович (1886-1966) хотел стать живописцем, учился до революции в Казани, потом его призвали в армию. Отец его был профессором Казанского университета, предок — декабристом. В молодости Соловьев увлекался французской борьбой, потом атлетикой и любил фотографироваться в голом виде в качестве натурщика, слегка прикрывшись драпировкой. У него была огромная двухметровая атлетическая фигура, серые глаза навыкате, чуть курносый нос и что-то бульдожье в лице. Из него получился молодец-офицер. В гражданскую войну Соловьев воевал на стороне белых, у Адмирала Колчака, у сумасшедшего садиста барона Унгерна, в повстанческих формированиях атамана Семенова, а затем перебрался по липовым документам в Советскую Россию, к жене, певичке оперетты.
Вскоре они объявились в Москве, где Соловьев подвизался вначале вышибалой в трактирах и пивных, вошел в бандитские сообщества, грабил и избивал нэпманов. Его стали бояться — лапа у него была огромная, кулаки железные, удар — ужасающий. Боксу и борьбе он научился в Казани, где любил во время зимних кулачных боев сокрушать целые татарские ватаги и кулаками проделывать проходы среди дерущихся. При этом у него был и ораторский талант, он знал два иностранных языка (немецкий от матери и обязательный тогда французский).
Расставшись с уголовниками, Соловьев начал рисовать портреты прохожих на московских бульварах. Там-то его и отловили чекисты — в основном из-за знания языков (Соловьев порой увлекался и начинал говорить с образованными клиентами на немецком и французском). И очевидно, перед ним встала альтернатива: или встать к стенке, или работать на КГБ. Ему простили белогвардейское прошлое, дали паспорт и комнатушку на Трубной площади.
Но Соловьев был матерый враг коммунистов и стал им вредить. В недрах Лубянки его, по почерку, выглядели другие бывшие офицеры, и он вошел в «Союз русских офицеров». Внешне тогда он был похож и на английского лорда и на фельдмаршала Кутузова: седой, огромный, лупоглазый и породистый. Это был потенциально крупный человек, но весь по уши в крови — за ним было много трупов: и те, кого он покосил из пулеметов, зарубил в боях, и те, кого он предал в красной Москве, донося и подводя под расстрел.
Выпив водки, Соловьев мог часами рассказывать о своей службе в армии. Помимо всяких военных ужастиков вспоминал он и о том, как в салон-вагоне Колчака писал с натуры портрет командующего и давал уроки живописи сожительнице Колчака княжне Тимерёвой, о которой отзывался как об очень скромной и достойной даме, игравшей для него после сеансов его любимые мелодии Шуберта...
Вместе с Соловьевым писал портрет Колчака белый офицер Борис Владимирович Иогансон, тщедушный потомок шведского генерала, служившего России и воевавшего при Бородино. Иогансон стал потом матёрым академиком, президентом Академии художеств и написал Соловьева со спины в известной картине “Допрос коммунистов”.
Композицию “Допроса коммунистов” Соловьев по старой колчаковской службе и дружбе сколотил Иогансону, умело прорисовав фигуры, ведь сам Иогансон рисовать фигуры особо не умел. Борис Владимирович по-своему отблагодарил Соловьева, выхлопотав ему мастерскую на Масловке, где тот и жил.
Но Соловьев напакостил и на Масловке, отправив оттуда на расстрел нескольких убежденных коммунистов. Все советские художники его люто ненавидели и, шипя, называли белогвардейцем — это было тогда высшее ругательство и оскорбление. На коммунальной кухне жены художников подбрасывали ему в суп дохлых мышей и толченое стекло, а когда Соловьев проходил по масловскому коридору, его норовили облить какими-нибудь помоями или ткнуть шилом в задницу, но он быстро отучил соседей от этой привычки своим огромным кулачищем.
Сам он платил коммунистам взаимной ненавистью, припоминая как студенты 20-х годов устраивали субботники, в ходе которых били слепки с античных статуй, сжигали старые дореволюционные рисунки учеников, а на копиях со старых мастеров писали свои революционные картины. То же самое творилось в петербургской Академии художеств, когда весь круглый внутренний двор заваливали рисунками 18-19 веков, а по ним ходили и плясали последователи Малевича, съехавшиеся в столицу со всей необъятной крестьянской России.
Когда Соловьев уезжал в деревню, то любил изображать дальние костры и туманы над Волгой. Здесь он преображался в истинно русского художник и забывал о своей странной судьбе доносчика и о гражданской войне. Даже в деревнях Соловьев ходил в бабочке и подтяжках, которых крестьяне до этого ни на ком не видели. Весил он в старости более 120 килограммов, но с дамами был очень подвижен и даже мог потанцевать при случае. В глухих деревнях Поволжья Соловьев постоянно проваливался в ветхие крестьянские сортиры и давил задом хлипкие стулья и табуреты. Приходилось постоянно платить хозяевам за разрушенные отхожие места и мебель.
А в Москве, в головах его сталинской, с набалдашниками, кровати, висела на голубой ленточке, в серебре, черная иконка из их фамильного имения, из его детской, а на ковре красовалась его офицерская шашка с зазубринами на краях. Он никогда не мучался совестью и не страдал, но иногда по вечерам кровавые тени гражданской войны сокрушали его, и Соловьев пил. Опохмелялся он и в постели, ел вчерашние объедки руками, одновременно читая и громко хохоча, например «Записные книжки» Ильфа. Рядом с кроватью у него лежало Евангелие, «Протоколы Сионских мудрецов», Плутарх, Марк Аврелий и Монтень. Их всех он читал на ночь, засыпая с книгой в руках, приминая их своим брюхом, отчего все страницы были измяты и залиты салом и томатом. Жена-актриса вечно отстирывала пятна на его рубашках, и он ходил отутюженный и холёный, как кот. Очевидцы вспоминали сопровождавший его запах дорогих папирос, водки и хорошего одеколона. В дореволюционные годы Соловьев с друзьями тоже франтил: эти господа носили черные пальто пиджачного покроя, котелки и цилиндры, и обязательные желтые перчатки. Родись он в другое время, был бы обычным барином-интеллигентом, далеким от кровопролития.
Во второй половине жизни он устроился преподавать живопись и рисунок, стал профессором, автором научных публикаций. Долголетие Соловьева было все-таки связано с его некоторыми добрыми делами. В Сибири в седельных подсумках он возил священнический крест и небольшое Евангелие. Некоторых красных пленных он отпускал, заставляя их целовать крест и Евангелие, что они больше не повернут оружия против белых. Так делали далеко не все колчаковцы, на Соловьева смотрели косо и пожимали плечами: художник чудит!
О «Союзе русских офицеров» он говорил так: «Они нас, бывших, истребляли как вид. Погибая, наш верхний народ выделил яд — нас. А мы мстим. Я — капля трупного яда в мозгу КГБ!».

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]