Владиміръ Маяковскiй (1893-1930)

Историческая, тысячелѣтняя Россія не вызывала у Маяковскaго никакихъ чувствъ, кромѣ ненависти: «Я не твой, снѣговая уродина» («Россіи», 1916). Неудивительно, что онъ отказался защищать эту «уродину» во время войны съ Германіей. «Идти на фронтъ не хочу. Притворился чертежникомъ» (автобіографія «Я самъ», 1922-1928). Обезпечивъ такимъ образомъ свою безопасность (работа чертежника давала «бронь»), поэтъ гнѣвно обличалъ «буржуазныхъ обывателей»: «Какъ вамъ не стыдно о представленныхъ къ Георгію вычитывать изъ столбцовъ газетъ?!» («Вамъ!», 1915). Маяковскiй съ восторгомъ привѣтствовалъ разрушеніе Россіи и расправу съ ея многовѣковой государственной символикой: «Смерть двуглавому! Шеищи главъ рубите наотмашь! Чтобъ больше не ожилъ» («Революція», 1917). Сразу послѣ захвата большевиками власти онъ предложилъ свой талантъ къ ихъ услугамъ: «Моя революція. Пошелъ въ Смольный. Работалъ. Всё, что приходилось» («Я самъ»). Патріотизмъ Маяковскaго («я землю эту люблю», «пою мое отечество» и т.д.) распространяется только на коммунистическое государство. Его «отечество» -- это «страна-подростокъ» (поэма «Хорошо», 1927), которая возникла въ 1917 г. и не имѣетъ никакой связи съ исторической Россіей. Людей, которые пытаются сохранить хоть какую-то память о дореволюціонной жизни -- «то царевъ горшокъ берегутъ, то обломанный шкафъ съ инкрустаціями», -- Маяковскiй именуетъ «слизью» («За что боролись?», 1927). Поэтъ утѣшаетъ «братишекъ», удрученныхъ существованіемъ такой «слизи»: «Вы -- владыки ихъ душъ и тѣла, съ вашей воли встрѣчаютъ восходъ. Это – очень плевое дѣло… эту мелочь списать въ расходъ» (напомнимъ: "списать въ расходъ” -- синонимъ слова «разстрѣлять»). Революція, по словамъ Маяковскaго, терпитъ «эту мелочь», «рядясь въ любезность наносную», пока они «строятъ намъ дома и клозеты и бойцовъ обучаютъ торгу» (тамъ же). Когда же дома и клозеты для строителей коммунизма будутъ готовы, за «расходомъ» дѣло не станетъ. Большинство произведеній Маяковскaго содержитъ восхищеніе убійствомъ «классовыхъ враговъ» или призывы къ такому убійству: «Жарь, жги, рѣжь, рушь!» (поэма «150 000 000», 1919-1920); «Хорошо въ царя вогнать обойму!» (поэма «Владиміръ Ильичъ Ленинъ», 1924). Насиліе должно принять всемірный масштабъ: «Крѣпи у міра на горлѣ пролетаріата пальцы!» («Лѣвый маршъ», 1918). «Мы тебя доконаемъ, міръ-романтикъ! Вмѣсто вѣръ -- въ душѣ электричество, паръ. Всѣхъ міровъ богатство прикарманьте! Старъ -- убивать. На пепельницы черепа!» («150 000 000»). Въ стихотвореніи «Владиміръ Ильичъ!» (1920) поэтъ открыто благодаритъ Ленина за ясное указаніе, кого убивать: «Теперь не промахнемся мимо. Мы знаемъ кого -- мети! Ноги знаютъ, чьими трупами имъ идти». И это отнюдь не метафора: тысячи документовъ, раскрывающихъ правду о массовыхъ звѣрствахъ большевиковъ (въ томъ числѣ документовъ за подписью Ленина), говорятъ о прямомъ смыслѣ этихъ словъ. Поэтъ указываетъ юношамъ, «дѣлать жизнь съ кого -- съ товарища Дзержинскаго» («Хорошо», 1927); его восхищаетъ «лапа класса», «лубянская лапа Чека», которая диктуетъ всѣмъ прочимъ свою волю: «Обыватели! Смирно! У очага!» («Хорошо»). Въ эпоху «великаго перелома», когда партія приказала «уничтожить кулачество какъ классъ», Маяковскiй пишетъ «Урожайный маршъ» (1929): «Вредителю мы начисто готовимъ карачунъ. Сметемъ съ полей кулачество, сорнякъ и саранчу». Поэтъ слагалъ сентиментальные стихи о слезинкѣ лошади, поскользнувшейся на Кузнецкомъ мосту («Хорошее отношеніе къ лошадямъ», 1918), но убійство милліоновъ «вредителей-кулаковъ» -- наиболѣе трудолюбивыхъ русскихъ крестьянъ -- вызывало у него только бодрое оживленіе. Маяковскiй охотно участвовалъ въ глумленіи большевиковъ надъ Церковью: таковы его сочиненія «Послѣ изъятiй» (1922), «Строки охальныя про вакханаліи пасхальныя», «Не для насъ поповскіе праздники» (1923), «Надо бороться» (1929). Агитпоэма «Обряды» (1923) была призвана опорочить въ сознаніи народа совершеніе таинствъ. Поэтъ, въ частности, клеветалъ на патріарха Тихона: «Тихонъ патріархъ, прикрывши пузо рясой… ростовщикомъ надъ золотыми трясся: «Пускай, молъ, мрутъ, а злата -- не отдамъ!»» Подобные стихи создавали атмосферу, облегчающую большевицкой власти расправу надъ священниками и безсудные разстрѣлы. Маяковскiй прибѣгалъ къ клеветѣ и въ другихъ случаяхъ, требующихъ создать зловѣщій образъ врага. Работая въ «Окнахъ РОСТА», онъ перекладывалъ въ стихи совѣтскіе миѳы о бѣлыхъ какъ о насильникахъ и погромщикахъ, главное удовольствіе которыхъ -- издѣваться надъ беззащитными крестьянами. Эти стихи фантастически лживы. Напримѣръ, въ «Сказкѣ о дезертирѣ…» (1920-1923) на занятой бѣлыми территоріи мужикъ якобы вновь работаетъ на барщинѣ (отмѣненной вмѣстѣ съ крѣпостнымъ правомъ въ 1861 году), «а жена его на дворѣ у господъ грудью кормитъ барскую суку» (что и при крѣпостномъ правѣ было немыслимо). Голодъ въ Поволжьѣ сталъ для Маяковскaго поводомъ снова проклясть бѣлыхъ и «заморскихъ буржуевъ»: «Пусть столицы ваши будутъ выжжены дотла! Пусть изъ наслѣдниковъ, изъ наслѣдницъ варево варится въ коронахъ-котлахъ!» («Сволочи!», 1922). Но голодъ былъ вызванъ не жителями европейскихъ столицъ, которыхъ авторъ хотѣлъ бы сжечь и сварить, а совѣтскими продотрядами, дочиста ограбившими повожскихъ крестьянъ. По убѣжденію Маяковскaго, уничтожить надо не только «классоваго врага» (бѣлогвардейца, кулака), но и нейтральнаго «обывателя», «мѣщанина» -- то есть того, кто не стремится добивать старый міръ, а хочетъ просто жить обычной жизнью -- благоустраивать свой бытъ, растить дѣтей. Такихъ людей поэтъ называетъ «мурломъ» и «мразью» («О дряни», 1921). Ихъ вина въ томъ, что они «свили уютные кабинеты и спаленки», у нихъ есть піанино, самоваръ и канарейка. За это они должны быть стерты съ лица земли: «Изобрѣтатель, даешь порошокъ универсальный, сразу убивающій клоповъ и обывателей» («Стихи не про дрянь, а про дрянцо…», 1928). Маяковскiй настойчиво отвергаетъ идею исторической преемственности, въ томъ числѣ и преемственности поколѣній: «Довольно жить закономъ, даннымъ Адамомъ и Евой! Клячу исторію загонимъ» («Лѣвый маршъ», 1918); «А мы -- не Корнеля съ какимъ-то Расиномъ -- отца, -- предложи на старье мѣняться, -- мы и его обольемъ керосиномъ и въ улицы пустимъ -- для иллюминацій» («Той сторонѣ», 1918). Одобреніе отцеубійства въ контекстѣ его творчества закономѣрно (сръ. призывъ убивать стариковъ въ «150 000 000»). Ненависть къ такимъ общечеловѣческимъ цѣнностямъ, какъ семья и уваженіе къ родителямъ, Маяковскiй сохранилъ навсегда: «Я не за семью. Въ огнѣ и въ дымѣ синемъ выгори и этого старья кусокъ, гдѣ шипѣли матери-гусыни и дѣтей стерегъ отецъ-гусакъ!» («Любовь», 1926). Никто такъ ярко не выразилъ античеловеческую сущность большевизма и менталитетъ большевика какъ Маяковскiй. Это удалось ему потому, что самъ онъ былъ настоящимъ сатанистомъ-большевикомъ до мозга костей. Основной смыслъ своего творчества Маяковскiй видѣлъ въ издѣвательствѣ надъ христіанскими и національными цѣнностями и вообще надъ всѣмъ, что мѣшало большевизму окончательно побѣдить въ Россіи и завоевать весь міръ. Ни одно слово Маяковскaго не подтверждаетъ версію о томъ, что въ послѣдніе годы онъ якобы разочаровался въ большевизмѣ. «Я подыму, какъ большевистскій партбилетъ, всѣ сто томовъ моихъ партійныхъ книжекъ» («Во весь голосъ», 1930). «Я отъ партіи не отдѣляю себя, считаю обязаннымъ выполнять всѣ постановленія этой партіи…», -- заявилъ онъ на своемъ творческомъ вечерѣ 25 марта 1930 г., за нѣсколько дней до самоубійства. Творчество Маяковскaго отличается рѣдкой цѣльностью: «Основная работа -- это ругня, издѣвательство надъ тѣмъ, съ чѣмъ надо бороться. И двадцать лѣтъ моей литературной работы -- это, главнымъ образомъ, выражаясь просто, такой литературный мордобой, не въ буквальномъ смыслѣ, а въ самомъ хорошемъ!» (изъ того же выступленія). Естественно, что такая литературная мразь какъ Маяковскiй не могла не быть въ почетѣ у совѣтской власти и ея преемниковъ -- властей РФ. Его имя до сихъ поръ «украшаетъ» многія улицы и площади городовъ Россіи, а въ столицахъ -- Москвѣ и Петербургѣ есть станція метро «Маяковская».